Дуэль.

В день дуэли Пушкин поднялся рано, в восемь часов утра. В девять часов получил письмо от д'Аршиака, который сообщал, что считает необходимым встретиться с секундантом поэта. Он добавил, что будет ждать его до двенадцати часов утра.

Пушкин ответил: "Виконт, я не имею ни малейшего желания посвящать петербургских зевак в мои семейные дела; поэтому я не согласен ни на какие переговоры между секундантами. Я привезу моего лишь на место встречи. Так как вызывает меня и является оскорбленным г-н Геккерн, то он может, если ему угодно, выбрать мне секунданта; я заранее его принимаю, будь то хотя бы его ливрейный лакей. Что же касается часа и места, то я всецело к его услугам. По нашим, по русским, обычаям этого достаточно. Прошу вас поверить, виконт, что это мое последнее слово и что более мне нечего ответить относительно этого дела; и что я тронусь из дому лишь для того, чтобы ехать на место.

Благоволите принять уверение в моем совершенном уважении.

А. Пушкин".

В двенадцать часов дня к Пушкину приехал библиограф Ф. Ф.Цветаев и говорил о новом издании его сочинений. Пушкин был весел, и Цветаев был поражен, когда в тот же день к нему пришел вечером Л. И. Тургенев и сообщил о дуэли и тяжелом состоянии Пушкина.

В своем классическом труде "Дуэль и смерть Пушкина" П. Е. Щеголев впервые опубликовал сделанную Жуковским запись о том, как провел Пушкин утро рокового дня: "Встал весело в 8 часов - после чего много писал - часу до 11-го. С 11 обед, - ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни - потом увидел в окно Данзаса, и дверях встретил радостно. Вошли в кабинет,

запер дверь. - Через несколько минут послал за пистолетами. По отъезде Данзаса начал одеваться, вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу. Возвратился. Велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извозчика. Это было в 1 час".

Эта краткая, предельно сжатая надпись опровергает установившуюся версию, будто, выехав из дома, Пушкин случайно встретил у Цепного моста, близ Летнего сада, своего лицейского товарища К.К. Данзаса и предложил ему быть его секундантом. Версия эта была придумана и поддерживалась на следствии самим Данзасом, чтобы смягчить его вину за участие в дуэли. Запись Жуковского дает основание полагать, что Данзас приехал к Пушкину по его вызову, и поэт ожидал его, стоя у окна, около двенадцати часов дня. Предложив Данзасу быть свидетелем одного разговора, Пушкин вышел с ним из дома, и они вместе направились в здание французского посольства к д'Аршиаку, секунданту Дантеса.

Пушкин изложил существо дела и, после того как Данзас согласился быть его секундантом, добавил:

• Теперь я вам могу сказать только одно: если дело это не закончится сегодня же, то в первый же раз, как я встречу Геккерна, - отца или сына, - я им плюну в физиономии.

К сожалению, полковник Данзас, веселый человек, храбрый служака и остроумный каламбурист, мог только аккуратнейшим образом рассчитать шаги от барьера и зорко следить за соблюдением правил дуэли, но был совершенно неспособен расстроить ее.

Пушкин уехал. Секунданты разработали условия дуэли, и Данзас вернулся с ними к Пушкину. Условия были очень тяжелые:

"1. Противники становятся на рассоянии двадцати шагов друг от друга, за пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу,

идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие.

3. Сверх того принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять мест для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же расстоянии.
4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники ставятся на то же расстояние в двадцать шагов; сохраняются те же барьеры и те же правила
5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.

 

6. Нижеподписавшиеся секунданты этого поединка, облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своею честью строгое соблюдение изложенных здесь условий".

С этим подписанным секундантами документом Данзас вернулся в квартиру Пушкина.

Поэт принял предложенные ему условия дуэли, даже не ознакомившись с ними. На замечание Данзаса, что Пушкин, по существу, должен стреляться с Геккерном, а не с Дантесом, Пушкин ответил, что Геккерн как посланник драться не может...

Пушкин продолжал сохранять полное спокойствие. За час перед тем как ехать стреляться, он написал молодой писательнице А.О.Ишимовой письмо: "Милостивая государыня Александра Осиповна. Крайне жалко, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение. Покаместь честь имею препроводить к Вам Ваггу Согnwall. Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом, переведите их как умеете - уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался, Вот как надобно писать!

С глубочайшим почтением и совершенной

преданностью честь имею быть, милостивая государыня,

Вашим покорнейшим слугою

27 января 1837 А. Пушкин.

Чтобы пояснить, о каком приглашении Ишимовой идет речь в этом письме Пушкина, необходимо сказать, что поэт посетил перед тем, 22 января, Ишимову. Не застав ее дома, он написал ей 25 января письмо, в котором просил перевести для "Современника" драматические очерки английского поэта и драматурга Барри Корнуолла.

Ишимова ответила ему 26 января письмом, в котором выразила сожаление по поводу того, что не застал ее, и дала согласие выполнить предложенный перевод. Зная, что Пушкин ежедневно совершает после работы прогулку, Ишимова предложила ему на другой. день, 27 января, "направить прогулку" свою в сторону ее дома, чтобы встретиться и переговорить о характере перевода... Она понятия не имела о том, на грани какой катастрофы находился в тот день Пушкин...

Возможно, что Ишимова даже встречала Пушкина, но он в тот час уже направлялся в кондитерскую Вольфа и Беранже, чтобы встретиться там с своим секундантом Данзасом и вместе с ним следовать к месту дуэли. Ишимова в это самое время встречала посланного, который вручил ей томик Барри Корнуолла и последнее, написанное Пушкиным в день дуэли письмо. Письмо это лежит сейчас под стеклом в кабинете, на письменном столе, рядом с книгой Ишимовой, о которой в письме идет речь, - "Историей России в рассказах для детей". Написанное ровным почерком, ясным слогом, в спокойном, деловом тоне, оно свидетельствует об огромном самообладании и удивительной силе духа Пушкина. Письмо написано так, будто ничто другое в то утро не занимало поэта.

Рядом с этим письмом лежит под стеклом начало рукописи "Камчатские дела (от 1694 до 1740 года)" - единственная рукопись, помеченная 1837 годом...

Данзас между тем отправился в оружейный магазин за пистолетами, которые Пушкин уже заранее выбрал. Уложив их в сани, он приехал в кондитерскую Вольфа и Беранже на Невском проспекте, где Пушкин, как заранее условились, уже ждал его, и они отправились к месту дуэли, за Черной речкой, близ так называемой Комендантской дачи.

На Дворцовой набережной они встретили ехавшую в экипаже Н. Н. Пушкину. Она направлялась к Мещерской, дочери Карамзина, за находившимися там детьми.

Встреча эта могла предотвратить дуэль, но жена Пушкина была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону.

На место встречи прибыли в половине пятого. Было пятнадцать градусов мороза, много снега. Дул сильный ветер. Пока выбирали и утаптывали площадку для дуэли, Пушкин сидел на сугробе и равнодушно смотрел на эти приготовления.

Как писал позже один из современников, они дрались насмерть. Для них уже не могло быть примирения.

Закутанный в медвежью шубу, Пушкин сидел молча. Когда Данзас

спросил его, находит ли он удобным выбранное для дуэли место, Пушкин ответил:

- Мне это решительно все равно, только, пожалуйста, делайте все это поскорее.

Отмерили шаги. Данзас и д'Аршиак начали заряжать пистолеты.

Пушкин выражал нетерпение и спросил своего секунданта:

- Ну как? Уже готово?

Противников поставили, дали им пистолеты, и по сигналу, который подал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться. В это время Дантес, не дойдя одного шага до барьера, выстрелил. Пушкин упал.

- Кажется, у меня раздроблено бедро, - сказал он.

Пушкин упал на служившую барьером шинель и, лежа липом к земле, остался неподвижен. Секунданты бросились к нему, но, когда Дантес тоже хотел подойти, Пушкин остановил его:

- Подождите! Я чувствую достаточно сил, чтобы сделать свой

выстрел...

Дантес стал на свое место боком, прикрыв грудь правой рукой.

Пушкин, полулежа на земле, стал целиться. Он целился около двух минут и выстрелил. Пуля пробила Дантесу руку и, по свидетельству современника, ударившись о пуговицу, отскочила.

Видя, что Дантес упал, Пушкин подбросил вверх пистолет, крикнул "Браво!", и затем спросил д'Аршиака:

- Убил я его?

- Нет, - ответил тот, - вы его ранили.

- Странно, - сказал Пушкин. - Я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет... Впрочем, все равно… Как только мы поправимся, снова начнем...

Пушкин был ранен в правую часть живота. Он испытывал жгучую

боль, говорил отрывистыми фразами, его тошнило, обмороки довольно часто следовали один за другим. Карету трясло, когда его везли домой; приходилось не раз останавливаться. Несмотря на испытываемые боли, он беспокоился о том, чтобы по приезде домой не испугать жену, и давал .Данзасу указания, как вести себя.